![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
О цикличности нашей истории
Дмитрий Быков о цикличности нашей истории
[В сокращении, по наводке http://estna.livejournal.com]
В России есть всего 4 стадии исторического цикла, которые отмечаются абсолютно идентичными фигурами.
Революция
Других способов изменить маразмирующую действительность нет.
Революция сопровождается 2 бунтами – на входе и на выходе. Первый – это бунт прежних элит. Классический пример – бунт стрельцов. Более адекватная параллель – бунт ГКЧП.
Второй бунт – вполне предсказуемый, это бунт новых элит, которые ощущают, что становятся винтиками истории.
Пестель, Волынский, Тухачевский, Ходорковский – люди типологически очень близкие, страшно волевые, вплоть до тирании. Бросается в глаза внешнее сходство Тухачевского и Ходорковского.
Характерная фигура для перехода от революции к заморозкам – это вылетевший за орбиту увлекшийся олигарх. Когда человек, в силу революционной вертикальной мобильности оказавшийся наверху, вдруг понимает, что ему здесь больше не место.
Заморозки
Все лозунги прежние, содержание – прямо противоположное. Заморозок предполагает единичную фигуру связного между народом и властью, между властью и интеллигенцией. Это та самая вакансия поэта, о которой применительно к пушкинской эпохе пишет Пастернак.
Заканчивается заморозок почти всегда внешнеполитической катастрофой. Стране наносится непоправимый ущерб. Либо репутационный, как в случае Крымской войны, либо экономический, психологический, как в случае войны Второй мировой.
Оттепель
Страна производит небольшие косметические перемены в своем облике. Этот период характеризуется уникальным, чрезвычайно комфортным сочетанием свободы и гарантий со стороны власти. Мощный научный прорыв. Возникает культ биологов, физиков, лириков-формалистов, т. е. вовремя математизированных.
Для русской оттепели характерна фигура зарвавшегося оптимиста. В XVIII в. – Радищев, в XIX – Чернышевский, в 1960-е – Андрей Синявский. Репрессиями по отношению к ним заканчивается оттепель.
Также для оттепели характерна фигура поэта, который возглавляет крупный литературный журнал. Сходство между Некрасовым и Твардовским настолько очевидно, что о нем не имеет смысла даже говорить.
К этому редактору обязательно приходит рукопись нового русского гения – застенчивого человека, бородача, славянофила и консерватора, озабоченного еврейским вопросом в первую очередь, а русским – во вторую. В XIX в. такой фигурой стал Достоевский, в XX – Солженицын.
Особенно интересен вопрос с советским Толстым. Для меня очевидно, что Шолохов сам написал «Тихий дон». Любому антишолоховеду не составило бы труда своими методами доказать, что Толстой не писал «Войны и мира», а Маргарет Митчелл – «Унесенных ветром». Ретт Батлер – это законченный Григорий Мелихов. Почему-то никого не удивляет, что рядовая журналистка с юга написала шедевр.
Застой (маразм)
Стадия характеризуется расцветом искусств и серебряным веком, но в этом расцвете есть удивительное веяние пошлости и разложения. Подобное мы переживали в 1970-е. Функцию массовой культуры выполняли милые по нынешним временам Пикуль и Ю. Семенов. В то же время работали Шукшин, оба Тарковских, Стругацкие, Высоцкий.
Для этого периода характерна фигура романтического поэта, мечтателя. В XVIII в. – Жуковский, в 1920-е – Блок, в 1970-е – Окуджава. Рядом с ними находился младший современник, невероятно одаренный хулиган, женатый на иностранке. При Блоке – Есенин, при Окуджаве – Высоцкий. Застой – печальное время. Это время людей, привыкших к серьезному давлению. Тот, кто это давление пережил, гибнет при первых признаках новой революции.
Настоящее
Мой прогноз двоится. Если сейчас мы переживаем николаевское мрачное 7-летие, тогда нас ожидает не очень успешная война на окраинах и в перспективе реформация (не дай бог, если ее будет делать Медведев). Нас ожидает новая «Война и мир», которую напишет Прилепин (мне кажется, он для себя уже все решил). Новым Достоевским станет Роман Сенчин (главный редактор «Литературной газеты») или еще кто-то. А новый «Современник» возглавит ваш покорный слуга, правда, у меня нет крестьянских корней, но редактор я прижимистый и игральные карты люблю.
Если мы вступаем в застой, значит, сейчас переживаем серебряный век и впереди нас ждет более-менее серьезная катавасия. Надеюсь, эта катавасия будет по масштабам так же соотносима с октябрем-17, как наш челябинский метеорит – с Тунгусским. В нечетные века – видимо, эхо прошлого слишком сильно – подобные события проходят мягче. И масштаб людей, которые представляют эти события, так же соотносим, как эти 2 метеорита.
[В сокращении, по наводке http://estna.livejournal.com]
В России есть всего 4 стадии исторического цикла, которые отмечаются абсолютно идентичными фигурами.
Революция
Других способов изменить маразмирующую действительность нет.
Революция сопровождается 2 бунтами – на входе и на выходе. Первый – это бунт прежних элит. Классический пример – бунт стрельцов. Более адекватная параллель – бунт ГКЧП.
Второй бунт – вполне предсказуемый, это бунт новых элит, которые ощущают, что становятся винтиками истории.
Пестель, Волынский, Тухачевский, Ходорковский – люди типологически очень близкие, страшно волевые, вплоть до тирании. Бросается в глаза внешнее сходство Тухачевского и Ходорковского.
Характерная фигура для перехода от революции к заморозкам – это вылетевший за орбиту увлекшийся олигарх. Когда человек, в силу революционной вертикальной мобильности оказавшийся наверху, вдруг понимает, что ему здесь больше не место.
Заморозки
Все лозунги прежние, содержание – прямо противоположное. Заморозок предполагает единичную фигуру связного между народом и властью, между властью и интеллигенцией. Это та самая вакансия поэта, о которой применительно к пушкинской эпохе пишет Пастернак.
Заканчивается заморозок почти всегда внешнеполитической катастрофой. Стране наносится непоправимый ущерб. Либо репутационный, как в случае Крымской войны, либо экономический, психологический, как в случае войны Второй мировой.
Оттепель
Страна производит небольшие косметические перемены в своем облике. Этот период характеризуется уникальным, чрезвычайно комфортным сочетанием свободы и гарантий со стороны власти. Мощный научный прорыв. Возникает культ биологов, физиков, лириков-формалистов, т. е. вовремя математизированных.
Для русской оттепели характерна фигура зарвавшегося оптимиста. В XVIII в. – Радищев, в XIX – Чернышевский, в 1960-е – Андрей Синявский. Репрессиями по отношению к ним заканчивается оттепель.
Также для оттепели характерна фигура поэта, который возглавляет крупный литературный журнал. Сходство между Некрасовым и Твардовским настолько очевидно, что о нем не имеет смысла даже говорить.
К этому редактору обязательно приходит рукопись нового русского гения – застенчивого человека, бородача, славянофила и консерватора, озабоченного еврейским вопросом в первую очередь, а русским – во вторую. В XIX в. такой фигурой стал Достоевский, в XX – Солженицын.
Особенно интересен вопрос с советским Толстым. Для меня очевидно, что Шолохов сам написал «Тихий дон». Любому антишолоховеду не составило бы труда своими методами доказать, что Толстой не писал «Войны и мира», а Маргарет Митчелл – «Унесенных ветром». Ретт Батлер – это законченный Григорий Мелихов. Почему-то никого не удивляет, что рядовая журналистка с юга написала шедевр.
Застой (маразм)
Стадия характеризуется расцветом искусств и серебряным веком, но в этом расцвете есть удивительное веяние пошлости и разложения. Подобное мы переживали в 1970-е. Функцию массовой культуры выполняли милые по нынешним временам Пикуль и Ю. Семенов. В то же время работали Шукшин, оба Тарковских, Стругацкие, Высоцкий.
Для этого периода характерна фигура романтического поэта, мечтателя. В XVIII в. – Жуковский, в 1920-е – Блок, в 1970-е – Окуджава. Рядом с ними находился младший современник, невероятно одаренный хулиган, женатый на иностранке. При Блоке – Есенин, при Окуджаве – Высоцкий. Застой – печальное время. Это время людей, привыкших к серьезному давлению. Тот, кто это давление пережил, гибнет при первых признаках новой революции.
Настоящее
Мой прогноз двоится. Если сейчас мы переживаем николаевское мрачное 7-летие, тогда нас ожидает не очень успешная война на окраинах и в перспективе реформация (не дай бог, если ее будет делать Медведев). Нас ожидает новая «Война и мир», которую напишет Прилепин (мне кажется, он для себя уже все решил). Новым Достоевским станет Роман Сенчин (главный редактор «Литературной газеты») или еще кто-то. А новый «Современник» возглавит ваш покорный слуга, правда, у меня нет крестьянских корней, но редактор я прижимистый и игральные карты люблю.
Если мы вступаем в застой, значит, сейчас переживаем серебряный век и впереди нас ждет более-менее серьезная катавасия. Надеюсь, эта катавасия будет по масштабам так же соотносима с октябрем-17, как наш челябинский метеорит – с Тунгусским. В нечетные века – видимо, эхо прошлого слишком сильно – подобные события проходят мягче. И масштаб людей, которые представляют эти события, так же соотносим, как эти 2 метеорита.