Винни Мандела. Частица моей души ушла с ним. Ч. 1

[rositsa]

Винни Мандела. Частица моей души ушла с ним

Эту книгу я конспектировала для себя. Сидя во время каникул в библиотеке. Поэтому здесь приведены только отрывки. Не буду утверждать, что эта книга была мне интересна от корки до корки. Некоторые абзацы я выписывала полностью, из других брала лишь опорные имена и даты. Поэтому я представляю вашему вниманию не книгу – но мой конспект этой книги.

Мандела В. Частица моей души ушла с ним: [О борце против апартеида Н. Манделе] / Винни Мандела; Лит. запись А. Бенджамин; Общ. ред. и послесл. Тетекина В. Н. ; Пер с нем. Н. С. Португалов и др. – М.: Прогресс, 1986. – 253, [2] с.: ил.

Введение

«Господь всемогущий в своей милости привёл сюда их предков из разных стран, уберёг их от всех опасностей и отдал им здешние земли «в вечное хранение» (преамбула конституции ЮАР).

В 1848 в Оранжевой республике было предложено вписать в конституцию заповеди Моисея.

В 1836 доктор Эндрю Смит, возглавлявший организованный администрацией Капской колонии экспедицию, рассказал, что территория нынешней Оранжевой населена многочисленными небольшими народностями, отношения между которыми складывались весьма напряжённо. Правила им Ма Нтатиси, вдова 1 из видных вождей племени сото, «женщина незаурядного ума и редкой красоты, обладавшая к тому же яркими политическими способностями».

Стоит только задуматься о том, почему буры не захотели расставаться с фикцией Южной Африки как «белой страны», в голову приходит один и тот же ответ: прежде всего в силу своих религиозных убеждений, с которыми, впрочем, были неразрывно связаны и весьма земные помыслы – психология расы господ, жажда власти, алчность и страх.

Как только англичане запретили в своих владениях рабство и стали даже подумывать о конституции, которая уравняла бы все расы в правах, буры незамедлительно покинули Капскую колонию. Слова племянницы Пита Ретифа: «Не столько сам факт, что чёрным была дарована свобода, побудил нас покинуть родину, сколько то обстоятельству, что вопреки закону божьему и естественным различиям рас по цвету кожи их поставили вровень с нами – христианами. Ни 1 добрый христианин не потерпел бы подобного кощунства. Вот мы и решили уйти, дабы сохранить в чистоте заповеди нашей веры».

Образно говоря, полтораста лет спустя в Брандфорте состоялась неизбежная встреча Ретифа с Ма Нтатисе.

Чаще Винни Мандела появлялась со свитой – в сопровождении 2 молодых людей, друзей её семьи из Соуэто, и нескольких парней из тауншипа, державшихся в почтительном отдалении. «Телохранители», – представила Винни своих друзей из Соуэто.

Ссылка в Брандфорт

Здешним жителям говорили, что прибывает «заклятая коммунистка», «женщина крайне опасная». «Каждый, кто осмелится зайти к ней домой, будет арестован и рискует остаток жизни провести за решёткой».

«Вначале мы и объясниться-то с ними не могли: на африкаанс я не говорю, а сото – язык здешних чёрных – в первое время я вовсе не понимала. Они даже детишек застращали – родителям было приказано запретить своим детям общение со мной».

Но это привело к противоположным результатам. Уж если белый, говоря с чёрным, о чём-то плохо отзывается, тот не раздумывая решит, что дело это хорошее. И наоборот.

Стоило мне зайти в супермаркет, белые тут же выходили из магазина и ждали, пока я сделаю свои покупки. Я хожу и поглядываю на белых женщин, ждущих снаружи. Они волей-неволей задумываются, говорят об этом дома. Иным путём белых африканеров нипочём не заставишь задуматься кое о чём. Дело в том, что до сего времени ни один (Так в тексте. – Р.) африканер в Оранжевой республике и впрямь не имеет ни малейшего представления о политической обстановке в стране.

Что такое для здешних белых «коммунист»? Коммунист для них – это такой человек, как я – чёрный, появляющийся в белых магазинах и запросто заходящий в двери «только для белых».

Раньше, если здешним белым были нужны рабочие, они ехали в город, в контору по найму. Через 5 мин в кузове уже стоят впритык 20-3– чёрных. Фермерам даже не нужно было ездить в гетто набирать рабочих.

Теперь нужна тебе рабочая сила – изволь обращаться а биржу труда. Чёрные теперь прекрасно знают себе цену, даже когда они безработные, а во всей округе едва ли найдётся работа. Теперь фермеры сами едут в гетто искать рабочих.

Вздумается чёрной женщине зайти в магазин готового платья – ей приходилось останавливаться в дверях, показывать приглянувшееся платье и просить разрешения его посмотреть. Продавщица несла платье к двери.

Мы с Зиндзи пошли в магазин. В дверях магазина стояла белая продавщица. Полагая, что она собирается выйти, я, входя, слегка отодвинула её рукой. Зиндзи прошла за мной. Мы ещё с улицы приметили подходящее платье и подошли к нему. Продавщица подошла к нам и попросила покинуть магазин. «Но мы хотим купить у вас платье», – возразила я. Крупный у нас с ней вышел разговор. Она ещё разобиделась – езжайте, мол, в Англию, там и покупайте. Видно, никто из чёрных покупателей ещё ни разу не обращался к ней по-английски. Здесь чёрные говорят с белыми на ломаном африкаанс.

Чёрные после этого стали бойкотировать магазин. Ощутив самым болезненным образом последствия бойкота, владелец магазина сменил персонал. Белые девушки-продавщицы стояли теперь в дверях, зазывая чёрных покупательниц.

Здешние белые никогда не знали и не видели другой жизни. Они живут словно в шорах, словно в своих воловьих упряжках, составленных в каре на полях англо-бурской войны (Так в тексте. – Р.). В политике буры остаются погонщиками волов, как Рейган – ковбоем.

Основной продукт питания здесь – каша из кукурузной муки. Тут есть семьи, которые в обеденное время ходят к водоразборной колонке, наливают воды в миску, сыплют туда щепотку соли, пару ложек геркулесовых хлопьев и проглатывают эту единственную за день еду.

Здесь я впервые увидела, как младенцев кормят кукурузной мукой. Матери поджаривают немножко муки на сковородке, заливают её кипятком, процеживают через сито и дают отвар грудным детям.

Здесь даже врача нет. В экстренных случаях приходится везти больных к врачу за 55 км.

Здешние чёрные не знают законы так хорошо, как я. Их и арестовывают без всяких к тому оснований, а они ничего не могут поделать.

С 01.03.1979 я должна была начать работу у доктора Криса Хаттинга в Вилькоме. Он был большой почитатель и даже фанатичный поклонник Нельсона, хотя сам из здешних буров-африканеров. (Так в тексте. – Р.) Несколько месяцев он оказывал нам материальную помощь. Он потерпел аварию при невыясненных обстоятельствах. Они наверняка убили его и не понесут за это никакой ответственности. Точно так же они безнаказанно расправились со Стивом Бико. Никогда не думала, что могу так оплакивать кого-либо из белых, не из наших.

Когда крестили мою внучку, я пошла в церковь к обедне. За мной туда ввалился приставленный ко мне секретный сотрудник. Какое кощунство!

Местным жителям платят по 50 центов за донос. Это меня задело. «Вы что же, думаете, что я для своих земляков стою не дороже 50 центов? Да как вы смеете им недоплачивать?»

Кандидатуру Н. Манделы выставили на выборах ректора университета в Лондоне.

Винни:

Я глубоко уважаю Пита де Вааля. Этот бурский адвокат оказался понадёжней, чем кое-кто из своих, хотя моё появление здесь причинило ему одни неприятности. Я очень переживаю за его самого и всю его семью. До этого Питу едва ли доводилось иметь дело с полицией, теперь он то и дело вызволяет меня из тюрьмы и защищает в суде. Для этого ему даже пришлось подучить английский. И всё ради какой-то чёрной!

Он поразительно изменился за последние годы. Как вспомню нашу первую встречу в его конторе на Фоортреккер-роуд, так вновь и вновь изумляюсь. Я наверняка была первой чёрной, рискнувшей войти сюда с улицы, а не с чёрного хода. На секретарше его просто лица не было. Она растерялась, не зная, что со мной делать. Предложить мне стул она не решилась и тут же позвала господина де Вааля, хотя тот в это время принимал клиента. Завидев меня, он тоже растерялся и никак не мог опомниться. Голос его дрожал, карандаш валился из рук. Мне самой стало так неудобно, что я сразу же откланялась, не желая ставить его в ещё более затруднительное положение.

Зато с женой его, Аделе, всё было иначе. Она поздоровалась со мной и Зиндзи так сердечно, что я глазам своим не поверила. «Вы, наверное, чувствуете себя такой одинокой в нашем захолустье», – сказала она и тут же пригласила меня к себе. Очаровательная женщина! Она сделал всё от неё зависящее, помогая нам обосноваться здесь. Чего она только не делал для нас! Даже готовила для нас, пока у нас не было плиты. Я просто не могла в себя прийти от изумления. Аделе де Вааль помогла нам выстоять в первые, самые тяжёлые дни. Только благодаря ей мы смогли почувствовать здесь себя как дома.

Однажды мне принесли от неё записку: «Забеги ко мне поскорее». К ней, оказывается, приехали её родители. Никогда не забуду выражения их лиц! Да и объясняться мне с ними было непросто: они приехали из деревушки в «оранжевой» глубинке – коренные буры (Так в тексте. – Р.), не понимавшие по-английски. Я же принципиально до сего дня не говорю на африкаанс. У меня этот язык вызывает такую душевную аллергию, что я и впрямь ни слова на нм не понимаю. А ты же знаешь, сколько раз я сидела в здешних тюрьмах, где на другом языке ни с кем не договоришься. Мои чёрные земляки (Так в тексте. – Р.) говорят здесь на языке сото, его я тоже не понимала. Пришлось его выучить, сейчас я уже свободно на нём говорю, он дался мне легко, теперь я как местная среди своих. Но на африкаанс я даже поздороваться с де Ваалем и его семьёй не могу. Пришлось бедняге всерьёз засесть за английский, ему и Аделе. С тех пор, как мы здесь, вся их семья успела овладеть английским.

Мы славно провели тогда время с родителями Аделе. Я уже собиралась прощаться, как вдруг они оба встали, торжественно так. Ну, думаю, сейчас последует заранее подготовленная и наизусть выученная речь. Так оно и было. Постояли они немного, а потом отец Аделе и говорит: « Миссис Мандела, поверьте, мы не держим на вас зла». Так и сказал! У меня прямо язык отнялся. Я-то про себя думала, что именно мне надо было бы сказать им нечто подобное. Ты бы послушала, как они это сказали, в каком тоне! Они, изволите ли видеть, не держат на меня зла. Стало быть, не они мне, а я им что-то сделала! Ничего себе заявление! В этой фразе выражена вся психология африканеров, всё их миропонимание. Они, поди, чувствовали себя при этом превосходно. Ещё бы, они не только встретились с «этой коммунисткой», но и сказали ей, что не помнят зла! Я полагала, что всё произойдёт наоборот, что скорей они у меня прощения попросят, чем будут меня оправдывать. Небось, долго обдумывали, что можно сказать такой особе, как я. Аделе много им обо мне рассказывала, вот они и решили выразит мне свои дружеские чувства, проявить сердечность. Мы, мол, вас ни в чём не виним! Я долго опомниться не могла.

Нет, серьёзно, в этом и заключается главная проблема белых в нашей стране. Они исходили из того, что я должна чувствовать себя виноватой перед ними. Их достоинство задевало уже одно то, что я чёрная, даже не мои политические убеждения, а именно то, что я чёрная. И они мне это великодушно простили. В моём лице они обращались к 22 млн. чёрных, у которых отобрали их землю. Но не могла е я, в самом деле, им так всё и выложить. Ведь они вовсе не то хотели сказать, а в конечном счёте как раз это и сказали: отобрали у меня землю, но зла на меня не держат. Типично для буров.

За дружбу со мной Аделе здорово поплатилась, оказавшись, по существу, в социальной изоляции. Прежние друзья от неё отвернулись, в своём доме она почти всегда одна. Я очень за неё переживаю. И дочка её Соня доставляет ей немало хлопот: почти ничего не ест. Вот уже почти 2 года она с ней мучается. Думаю, что подсознательно это у Сони как-то связано с нашим пребыванием здесь.

На Соню – бурскую девочку из «оранжевого» захолустья – знакомство с Зиндзи (обе девочки – примерно однолетки) и постоянное общение с ней подействовали как шок. Она понятия не имела о политике в нашей стране, причём без всякого притворства. И вот появилась Зиндзи, которая ей обо всём рассказала. В том числе и о своей школе, где учатся вместе дети всех цветов кожи.

Девочки об этом говорили до тех пор, пока Соня не начала упрашивать родителей, чтобы те отдали и её в такую школу. Господи, ничего подобного бур в Оранжевой провинции и представить себе не в состоянии. Аделе не знала, что и делать. Соня хотела поступить в смешанную школу, где учатся дети независимо от расовой принадлежности, – легко себе представить, куда бы её это привело. Я научилась у Аделе очень многому – тому, что я никогда и не узнала бы, не проживи я здесь несколько лет бок о бок с ней, хотя она и была из бурской семьи – из африканеров «оранжевой» глубинки. Я вдруг как-то сразу поняла, в чём проблема буров. Де Вааль и вся его семья держались стойко. Пит стал даже добиваться разрешения на встречу с Нельсоном в тюрьме. Это свидетельствует о том, как глубоко повлияло на них общение с нами и в какой мере это изменило их представления о положении чёрных в нашей стране. Пит де Вааль теперь не колеблясь сравнивает сопротивление чёрных с борьбой его собственных предков, отвоевавших свои земли у англичан. (Так в тексте. – Р.)

Пит, бур по происхождению, (Так в тексте. – Р.) осознал, что правительство не имеет никакого права держать в тюрьме такого человека, как НМ. Он понял вдруг, что этот человек, которого наше правительство приговорило к пожизненному заключению, в действительности отстаивал и его, Пита, интересы. И в результате Пит задался вопросом, к какой же социальной системе, собственно говоря, тяготеет его правительство, отказываясь признать для чёрных даже нашу Хартию свободы.

Здешние африканеры поставлены перед гораздо более сложной дилеммой, чем я сама. Они маниакально боятся попасть под чужое господство, которое, как они полагают, в конечном счёте обрекло бы их на вымирание. Я же, напротив, (Так в тексте. – Р.) знаю, чего хочу, и поэтому борьба за освобождение для меня – дело само собой разумеющееся.

И всё же, если потомок Пита Ретифа Пит де Вааль из Брандфорта и Нельсон Мандела, ведущий свой род от Чаки и Дингаана (Так в тексте!!! – Р.), познакомившись, прониклись друг к другу симпатией и стали вместе думать о том, что их будущее только в сосуществовании, – это уже само по се6е символ надежды.

«Представлять наши интересы потребовало необычного мужества, особенно от де Вааля. Отношение к нам характеризует де Вааля и его жену как людей принципиальных и твёрдых». (Нельсон Мандела)

Аделе де Вааль не считает дружбу с Винни Манделой столь уж необычной. «Меня воспитывали в духе уважения к людям», – сказала она просто. – «В нашем доме чёрных никогда не называли черномазыми или готтентотами и т. д. Так к ним относятся преимущественно фермеры, имеющие дело лишь с малограмотными чёрными. Такая образованная, высококультурная женщина, как Винни, не укладывается в их сознании. Наши буры не знают ни фамилий своих работников и прислуги, нигде и как они живут и читают ли они Библию.

Для среднего белого в Южной Африке чёрная Мэри, убирающая в их доме, – это всего лишь служанка, приходящая по утрам и исчезающая после ужина. Ему и в голову не приходит, что дома эту Мэри ждут дети, что её не покидает забота о завтрашнем дне. И то, что ей по воскресеньям, быть может, хочется пойти в церковь, ему тоже в голову не приходит. Главное, чтобы вовремя был готов обед для хозяина».

Так бурская женщина говорит о своих земляках. Но убеждение, что чёрные – люди третьесортные, настолько укоренилось, что сама госпожа де Вааль была вынуждена исподволь подготовить своего сына к первому посещению чёрной леди, которая будет сидеть у них на диване и пить с ними чай из их чашек.

«Я смотрю с восхищением, как Винни управляется в своём ужасном домишке. Весь этот «дом» поместился бы, наверно, у нас в гостиной. Я люблю раздаривать подругам мыло, экстракты для ванны и тому подобные вещи. Такие маленькие подарки я делал и Винни до тех пор, пока не обнаружила, что в её домишке нет ванной комнаты. Тогда я стала дарить ей духи. Но Зиндзи неизменно увозила их в Соуэто».

Аделе: «У меня в Брандфорте не осталось друзей. Раньше были – кое-кто из банковских служащих и учителей. Но их всех перевели в другое место. Немногие из тех, с кем я здесь ещё поддерживаю знакомство, ничего мне не говорят. Здесь никто ничего мне прямо не скажет. Они вообще не знают, с какого боку ко мне подойти. Они просто не в состоянии представить себе чёрную женщину, знающую больше, чем белая. Для них этого не может быть никогда».

Соня: «Никто ничего не говорит, но все всё знают о Винни – кого она в своей машине возит, куда и сколько раз по телефону звонит. Телефонистки с почты всё им рассказывают, и по всему городу шепчутся о том, что она вчера снова звонила в Лондон, или о том, скольких своих «телохранителей» она опять посылала с поручениями».

Аделе: «Да, да, чёрная молодёжь здесь боготворит Винни и помогает ей чем может. Нам самим Винни на многое в политике открыла глаза, но и страху тоже нагнала. Я как-то спросила её, прочему чёрные в нашей стране отказываются служить в армии и охранять наши границы. Но затем я попыталась войти в их положение, и мне всё сразу стало ясно. В самом деле, с какой стати чёрным за нас сражаться, если они лишены даже избирательного права? Это не их государство, не их правительство, и нам нечего рассчитывать на их лояльность».

Соня: «Я рассказывала о тёте Винни знакомым ребятам, которые сейчас служат в армии, и была поражена, какую ненависть у них это вызвало. Один из них долго не мог успокоиться: таких стрелять надо, говорит. И другой – тот только что вернулся из Намибии, где проходил службу, – был не многим лучше. «Мы, – говорит, – стреляли там в чёрных всюду, где они попадались нам на глаза». Я знаю, многие здесь считают её террористкой, но ведь это неправда! Мне посчастливилось познакомиться с ней, и я знаю, что она такой же нормальный (А вот как раз в этом я сомневаюсь... – Р.) человек, как и мы все, и уж во всяком случае куда лучше большинства из тех, кого я знаю. И потом, она примерная христианка. Я пыталась растолковать это своему учителю в школе. Он сказал, что верит мне, но я-то чувствую, что поверить в это он не может.

Среди моих друзей есть, однако, и такие, которые охотно встретились бы с Винни и подискутировали. Но она ведь под домашним арестом, и организовать такую встречу очень трудно».

Аделе: «Мне не раз доводилось подвозить студентов по пути. Они ребята хорошие, без предрассудков, всегда просят меня поподробней рассказать о Винни. Конечно же, я не против того, чтобы такие образованные чёрные, как Винни, пользовались у нас избирательным правом. Но как быть тогда с батраками на фермах, которые смотрят на нас снизу вверх и не могут ещё сами за себя решать? Разумеется, Нельсон Мандела был бы хорошим премьером, но большинство чёрных безграмотно. Что же получится, если к ним перейдёт власть в стране. Не скрою, от этой мысли меня порой мороз по коже продирает. Но, с другой стороны, я также против того, что любой безграмотный белый может избирать и быть избранным только благодаря белому цвету кожи. Как бы то ни было, политическое развитие в нашей стране беспокоит меня, тем более что в газетах всё чаще пишут (странно, что цензура не запрещает писать об этом. – Р.) выделено мною о террористических актах и саботаже чёрных из АНК. Я советуюсь тогда с Винни, как нам жить, к чему готовиться в будущем. При этом меня прежде всего волнует судьба наших детей».

Соня: «Наверное, я слишком уж недоверчива. Самой за себя стыдно, но порой мне всё же приходит в голову, что Винни относится к нам дружески лишь до тех пор, пока она у нас. А как вернётся домой, небось, честно признается себе, что терпеть не может этих дурачков де Ваалей. Боюсь я этого! Да и могут ли чёрные хорошо к нам относиться? В сущности, они ведь должны нас всех ненавидеть».

Аделе: ««Я смотрю на это проще. Делаю то, что считаю правильным. Если другие6 последуют моему примеру, будет только хорошо. Но, увы, пока не похоже, чтобы кто-нибудь здесь решил поступать так же, как и я».

«Ярость пробуждается в сердцах чёрных ещё в детские годы». Детство в деревне

По праву рождения отец Винни Манделы был вождём пондо, но отказался возглавить своё племя, когда пришёл срок.

Мать была фанатичной набожной христианкой. Наверное, причины более позднего разлада Винни Манделы с богом и с религией кроются в детстве.

В то время ещё не было разницы в обучении белых и чёрных. В 1951 было введено упрощённое «образование для банту», а до этого и белые и чёрные в школах занимались по единому учебному плану. Тогда чёрным ещё преподавали такие «непрестижные» предметы, как латынь, английский, физика, химия и математика, а требования были весьма высоки.

После введения «системы народного образования для банту» интеллектуальный горизонт чёрных снизился, стал провинциальным. Раньше обсуждали на школьных уроках проблемы Америки и Китая. Дети, пришедшие в школу позже, узнают, к примеру, лишь сколько км от Брандфорта до Блумфонтейна и какие злаки произрастают в хоумлендах. Они мало знают о том, что творится в мире, и не изучают по-настоящему даже английский язык.

Впервые в жизни Винни Мандела села в поезд уже после экзамена на аттестат зрелости, когда поехала в Йоханнесбург поступать в университет.

Отец Винни питал особую симпатию к немцам. Немецкий народ, его достижения в индустрии вызывали у него восхищение.

Имя «Номзамо» переводится как «испытание», т. е. «та, которая в жизни своей пройдёт через многие испытания».

Винни Мандела училась в училище работников социального обеспечения.

В 1955 она сдала государственные экзамены и стала работать ассистентом по социальному призрению в больнице «Барагвана».

Одна из вновь открытых частиц материи названа именем Н. Манделы. (Так в тексте. И бог знает, что это за частица... Бозон Манделы? ;-))) – Р.)

В 1952 Мандела был руководителем организации АНК в Трансваале.

Была организована кампания массовых протестов – люди сжигали пропуска, пользовались помещениями «для белых».

В к. 1960 АНК был запрещён. Премьер-министр Фервурд расценивал движение как коммунистический заговор. Вскоре была создана «Умконто ве сизве», перед которой стояла задача – отвечать на насилие правительства контролируемым контрнасилием. Организация планировала акты саботажа, обязуясь при этом избегать человеческих жертв. Командование принял на себя Мандела. Поставленная им цель заключалась в организации нападений на отдельные промышленные и транспортные объекты, с тем чтобы отпугнуть инвесторов и иностранный капитал. Он рассчитывал, что правительство, оказавшись в результате в тяжёлом экономическом положении, пойдёт на переговоры с АНК.

Тайно переходя границы, Мандела объездил множество африканских государств, стремясь получить от них организационную и финансовую поддержку.

В 08.1962 его выдал провокатор. Он получил 5 лет каторжных работ за призыв к забастовке и нелегальный переход границы.

В 1963 служба безопасности захватила руководство «Умконто ве сизве» почти в полном составе на его подпольной штаб-квартире. Арестованные вместе с доставленным с острова Роббен Манделой предстали перед верховным судом. 8 обвиняемых были приговорены к пожизненному заключению за саботаж и попытку государственного переворота.

Между тем за помилование и досрочное освобождение Манделы всё чаще выступают и сам и буры. Среди них оказался даже генерал Ван ден Берг, бывший шеф службы безопасности, ответственный за арест Манделы в 1962. В 1980 он заявил, что Мандела никогда не был коммунистом и всегда оставался чёрным националистом, борющимся за права и счастье своего народа – точно так же, как сами буры были националистами в их борьбе против англичан.

«Моя жизнь с ним всегда была жизнью без него». Встреча с Нельсоном Манделой

Нельсон Мандела поцеловал Винни, и это её шокировало. Став студенткой, она всё ещё понятия не имела о реальной жизни, об отношениях между мужчиной и женщиной. ... Типично для Нельсона – он даже не спросил Винни, нравится ли ей всё это.

Нельсон сказал: «Здесь живёт знатная портниха, тебе нужно сшить подвенечное платье». Таким образом он довёл до сведения Винни, что хочет на ней жениться. Винни спросила, к какому сроку ей надо быть готовой. Она привыкла получать от него руководящие указания.

Мандела был человеком, известным по всей стране.

В 06. 1958 процесс по обвинению Манделы в государственной измене был прерван на 4 дня: Нельсону предоставили отпуск по случаю бракосочетания, и на этот же срок были отменены наложенные на него запреты и ограничения. Он был «запрещённым лицом». Свадьба была в родной деревне Винни.

Через 2 месяца Винни арестовали и уволили.

Одно время Мандела работал юрисконсультом в городском магистрате Йоханнесбурга – тогда как раз застраивался район Орландо (в честь которого, судя по всему, назвали Орландо Блума ;-)) – Р). Его шеф предложил ему поискать новый дом. Он подыскал дом с 3 комнатами (кухня, спальня и передняя), хотя мог выбрать 4- или 5-комнатный. Это был дом № 8115 в Соуэто.

Как глава семьи он никуда не годился.

Понятие «родной дом» у Зени ассоциировалось с каким-нибудь добротным фермерским домом, тонущим в зелени, и с сытной едой. Всё время, пока Нельсон Мандела был в подполье, Манделы провели «за городом».» Конспиративные квартиры» Манделы были разбросаны по всей Южной Африке. Чаще всего они принадлежали белым, которых Винни не знала. В домах никого не было.