Вспомнить подвиг чаусских рудознатцев

[rositsa]

Вспомнить подвиг чаусских рудознатцев

Александр Верин

Летом 2011 в СМИ были опубликованы сведения 1 из кемеровских историков, утверждающие, что первооткрывателем Кузбасского угля был не казацкий сын Михайло Волков, а отправленный Петром I на исследование Сибири немец Даниил Мессершмидт. Кроме того, «Томскую писаницу» – наскальные рисунки на берегах Томи – также обнаружил немецкий учёный, а не его помощник – пленный швед Филипп Страленберг.

Увы, это не первая попытка украсть славу у чаусских героев. Многие исследователи утверждают, что и алтайские руды открыл Акинфий Демидов, уральский металлургический магнат. Кстати, на Алтае никогда не бывавший. К нашему стыду мы, новосибирцы, почти ничего не знаем о своих предках, которым принадлежит честь открытия богатств Алтая и Кузбасса, сыгравшим и продолжающим играть важную роль в судьбе страны.

В XVII в. из Коркиной слободы, что на берегах Ишима, в Томский уезд прибыли крестьяне и основали в 1671 деревню Анисимово. В Среднее Приобье их привлекли, очевидно, не только новые земли, но и ещё не раскопанные древние курганы. Во всяком случае, когда в 1713 казаки Дмитрия Лаврентьева поставили здесь Чаусский острог, то его жители прославились на всю округу как мастера бугровщичества – наследный, видимо, был промысел.

Но были и мастера другого рода – рудознатцы. К ним-то в 1717 и сбежал с семьёй из Коркиной слободы от самодура-приказчика Степан Костылев, главный герой нашей истории. Можно предположить, что первым его товарищем стал казачий сын Михайло Волков, который помимо бугровщичества занимался поиском полезных ископаемых. В том же 1717 он обследовал предгорья Алтая, видел там чудские копи, в которых, как он докладывал начальству позднее, «обретается руда признаком золотая». А Костылев в Томске встретил ещё 1 коллегу – Ивана Горбуна, с которым разыскал в Томском урочище медные руды. Они предъявили образцы воеводе, но тот пригрозил их за самовольство наказать кнутом. Не запугал: в 1719 Костылев организует большую экспедицию на юг, во владения джунгар: «Обыскал я, нижайший, с товарищи моими Михаилом Волковым, Леонтеем да Макаром Останиными, Фёдором Комаровым выше Томска по Обе и по Алею рекам в Алейских горах в шести местах медные руды».

Чтобы представить, насколько это было опасно, напомню, что 3 годами ранее джунгары уничтожили посланную сюда царём за «песошным» золотом трёхтысячную военную экспедицию Ивана Бухгольца. Но и возвращение из «самоволки» домой не обещало чауссцам ничего хорошего. Поэтому в Томске Костылев объявляет «государево дело», и его с Фёдором Комаровым под охраной отправляют в стольный град Тобольск, а оттуда прямиком в Первопрестольную, в Преображенский приказ, ведавший сыском. Неизвестно, чем бы дело кончилось, но тут появляется указ Петра I о создании Берг-коллегии. А в ней даже губернаторам – под страхом смерти запрещено вмешиваться в деятельность народных геологов. А тем даны широкие возможности: «Соизволяется всем, и каждому дается воля какого б чина и достоинства ни был, во всех местах, как на собственных, так и на чужих землях искать, плавить, варить и чистить всякие металлы». А всё потому, что России позарез были нужны деньги и ресурсы – на пушки пришлось даже колокола переплавить. А тут такая долгожданная для царя находка!

После указа чиновники зашевелились: весной 1720 опытному плавильному мастеру Иоганну Блюэру доставляют, наконец, от нового губернатора Сибири князя Алексея Черкасского (прежний – Матвей Гагарин уже был под следствием) 2 пуда руды, собранной на Алтае артелью Костылева. Первая плавка всех ошеломила: меди – треть от руды! С чаусскими рудознатцами встретился новый управляющий сибирскими заводами Василий Татищев. Он решил вместе с Блюэром побывать на самих месторождениях. Но сибирский губернатор тоже проявил рвение, назначив свою проверку. В Чаусский острог к Михайле Волкову был направлен мастер Каменского завода Фёдор Инютин. Волков, наученный горьким опытом Костылева, не стал кланяться томскому воеводе, а просто объявил «государево дело» и отправился на поиски.

Уральский мастер оказался пьяницей, взяточником и жуликом. Волков таскал его по уезду, находя всё новые запасы полезных ископаемых. В районе нынешнего Кемерова они побывали на известной от аборигенов-шорцев Красной горке: «...и у той горы руды приискали, и взяв сверху тои горелой земли, и говорил та де земля значит добрую сребряную руду, и я ему Фёдору говорил чтоб до тои свежой руды доити и звал его на речку которая ис тои горы вышла и при которои речки есть знаки серебряной руды освидетельствовать. И он не поехал и от тои Красной горы поехали в Томск». А зачем Инютину было лазать по горам, когда чаусские белопоместные казаки дали ему взятку в 400 рублей, чтобы он не искал руд «в чаусом чертеже», дабы им потом не горбатиться в рудниках. Вот и подсунул Федя Михайле для доставки в Кунгурскую горную канцелярию не алтайскую руду, а пустую породу. Началось расследование. Обескураженный Татищев отпускает чауссцев домой, оставляя при себе Волкова. Его в мае следующего года он посылает вместе с учеником Уктусского завода Никитой Петровым и рудным мастером Паулем Прифценом проверить алтайские месторождения. Но те Костылева в Чаусском остроге не застали – он вновь ушёл на поиски. И Волков возвращается к следователю Стефану Пупкову, расследующему преступления Инютина, о которых, скорее всего, доложил по начальству упомянутый в деле боярский сын из Томска Семён Вагрусов. Инютин из-под ареста сбегает, и его, как многих беглых, прячет в своих владениях А. Демидов. Вопрос: с чего бы? И где увидел здесь «донос», когда ясно видно, что показания Михайлы Волкова и некоего солдата Павла Бычкова – это протокол следствия?

Вопросы первенства открытия каменного угля, да и «Томской писаницы» давно исследованы учёными и опубликованы в книгах Новосибирского издательства – ещё полвека назад. Так вот, в упомянутых книжках и других источниках подробно рассказано о пребывании Даниила Мессершмидта в Сибири. Например, историк науки Пётр Пекарский в XIX в. описывал, как в Чаусском остроге негостеприимный казак побил квартирьера Мессершмидта. Так что в 1721 Даниил Готлибович вполне мог встретиться с Волковым или другими рудознатцами. Затем его экспедиция поехала в Томск, где Страленберг задержался, а Мессершмидт поехал в Кузнецк. Здесь Мессершмидт зафиксировал рисунки «писаницы», а на дымящейся от пожара Красной горке взял «горелой земли». Но эти образцы им не были описаны – это начал делать лишь спустя 6 лет молодой работник Кунсткамеры Иоганн Гмелин, назвав их «смолистой землёй» и поместив в раздел «Земли». А заканчивал работу в 1741 Михайло Ломоносов, внёсший правку: «серая земля, наподобие каменного угля, или лучше сказать смуроватая глина, найдена при устье р. Абашевы, которым впала в р. Томь за Мессершмидтовым клеймом».

А вот Михайло Волков свои образцы оформил в заявке в 1721, о чём говорится в донесении мастеров Сибирского горного начальства Патрушева и Блиера (Блюэра) в Берг- и Мануфактур-коллегии, отправленном из Уктусса 07.05.1722 В приложенном к нему реестре на первом месте значится «№ 1 уголь каменный ис Томска доносителя Михаила Волкова, № 2 руда железная ис Томского уезда ево ж Волкова». И тогда же начались попытки промышленного использования угля.

Что касается борьбы за право назваться первооткрывателем алтайских медных руд, то далее начинается драма. Вор Инютин, казалось, порушил все надежды правительства на новые месторождения стратегически нужной меди. Уральские демидовские руды были намного беднее найденных Костылевым. Поэтому проверка достоверности его открытия продолжалась. Осенью того же 1721 посланцы Василия Татищева наконец встречаются в Чаусском остроге со Степаном Григорьевичем и тот сообщает, что нашёл медь ещё и на реке Кожух. Но ехать на Алтай он отказался: зима на носу, да «Казачей орды калмыки» (казахи) стали часто нападать и убивать русских крестьян. Начальство приказывает Костылева и Волкова доставить в Уктус. В 02.1722 их привозят, допрашивают и отправляют «в горную работу, якобы для науки впредь к добыче руд». Волков подаётся в бега, поставив себя вне закона, и исчезает из нашей истории навсегда. А Костылев пытается передать жалобу новому горному начальнику – Вильгельму Геннину. И тут на него выходят люди Акинфия Демидова во главе с приказчиком Гаврилой Семёновым. Первый русский олигарх был человеком деловым, а потому приютил у себя «олонецких старцев» – старообрядцев, мастеров рудного дела. Ему служила целая династия раскольников Семёновых. К раскольникам могли относиться и братья Останины, переехавшие потом из Чаусского острога на Алтай. Так что обрабатывали вожака рудознатцев, видимо, с разных сторон, повторяя: «Одному тебе руды не поднять».

В декабре Костылеву удаётся подать жалобу Вилиму Геннину, и тот освобождает обнищавшего рудознат­ца из рудника. Весной 1723 по заданию горного начальника из Чаусского острога на Алтай отправляется новая экспедиция – на этот раз с братьями Останиными пошёл Яков, сын Костылева. Но они не спешат пред генеральские очи. Наконец, в 11.1725 чауссцы привезли в Екатеринбург новый центр Сибирских заводов, образцы с восьми месторождений и подали от имени Степана Григорьевича новую заявку. Плавка показала, что меди в руде 42 %. В начале 1726 года Геннин отправил материалы в Берг-коллегию. Но вот что интересно – следом такую же заявку с тех же месторождений подаёт А. Демидов. И получает – нет, не премию в 50 рублей, а единоличное право на разведку руд и строительство заводов на Алтае. Да отмену налогов на 10 лет. Да казённых мастеров для начала дела. Да приписных и задолжавших казне крестьян для работ. Да ещё Костылев обязан был сообщить ему все сведения о своих открытиях.

Так началась история Колыванских заводов и горного округа, в который входила вся нынешняя Новосибирская область – своими приписными крестьянами. Организация их отправки на горные работы легла на Чаусское волостное управление. Потому и центрами созданных Екатериной II, а затем Александром I 2 Колыванских губерний назначались лежащие в центре крестьянского массива, связанные с Алтаем доступными путями Бердский и Чаусский остроги. Условия на строительстве и в рудниках были ужасными, поэтому присланные крестьяне часто бунтовали.

Костылев в 1733 вместе с Макаром Останиным вновь приезжает в Екатеринбург к генералу Геннину, чтобы передать образцы кожухских руд, «а наипаче для осведомления подлинно ль оному Демидову на тех наших обысканных местах промышлять позволено». Жалобщиков били плетьми, заковали в кандалы и отправили на тяжёлые заводские работы. Костылев вновь оказией подаёт начальнику заводов жалобу, пытаясь заинтересовать сообщением о найденных Волковым «чудских» копях с признаками золота. Но генерал бумагу не прочитал. Обнаружил её и вызволил страдальцев из узилища вернувшийся на Урал в 1734 Татищев. Василий Никитич провёл тайное расследование и сообщил императрице Анне Иоанновне, что медные месторождения на Алтае «впервые обнаружили крестьянин Костылев с товарищами, а Демидов не может считаться их первооткрывателем». В н. 1735 Колывано-Воскресенский завод и рудники Акинфия Демидова были взяты в государственное содержание и стали именоваться «Томскими заводами». Из их средств выдали 50 рублей «рудоискателю Томского уезду, Чаусского острогу жителю, Степану Костылеву на пропитание, чтоб ему в прииске руд обещание свое исполнить».

И всё бы хорошо, если бы не запись в летописи Барнаула под 02.1774. В ней сообщается, что горное начальство рассмотрело дело о фальшивых жетонах, по которым засчитывались выжигание и перевозка древесного угля в коробах. Продавец ложных жетонов шмельцер Варфоломеев и покупатели Дмитрий и Яков Костылевы наказаны публично плетьми и сосланы в Змеиногорск «за колодничью плату в работу». Сыну Степана Григорьевича, который полувеком ранее привозил на Урал новые образцы алтайских руд, было на тот момент под 70 лет.

Так разве не достойны эти упорные и многострадальные люди нашей памяти? Ведь помимо меди, которая шла на петровские реформы, Россия получила огромнейший доход от серебра и даже от Сибирской, Колыванской медной монеты, которую начали печатать по указу Екатерины II на специально построенном Сузунском заводе. Ну, а кузбасский уголь до сих пор работает на нашу экономику.