![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
rositsaПродолжение
Очень ошибаются те, кто представляет себе Преторию и другие крупные трансваальские поселения в виде европейских городов. Один Иоганнесбург еще несколько соответствует этому представлению вследствие условий его возникновения и его роли центра всего пришлого, биржевого, промышленного, скорее даже золотопромышленного населения. Зато он и являлся всегда в национальной жизни Трансвааля фактором не только чуждым, но даже враждебным коренным интересам страны. Жители его, преимущественно выходцы из Европы, связаны интересами не с Трансваалем, а с равными иностранными государствами и предприятиями, всегда относились враждебно к стремлению правительства оградить страну от подчинения этим внешним антинациональным и часто прямо развращающим влияниям. От них же исходили жалобы на местные условия и порядки, которые, раздутые тенденциозной английской прессой, подготавливали общественное мнение к предстоящему захвату. В момент джемсоновского набега у крупнейших капиталистов Иоганнесбурга имелись склады оружия, и при малейшем намеке на удачу они были готовы вооружить многочисленную подчиненную им рабочую толпу, отчасти кафров, отчасти белых искателей наживы, и оказать ему поддержку из самого сердца страны. Опасность внешняя и внутренняя была, как известно, устранена предусмотрительностью и энергией трансваальского правительства, и хотя с виновными было поступлено, по выражению президента Крюгера, «не как с серьезными государственными изменниками, а как с неразумными детьми»*, однако это не уменьшило враждебности Иоганнесбурга к окружающей стране и общественному строю. Если некоторые из его больших капиталистов при начале войны и сделали крупные пожертвования на ее нужды, записались в комитеты Красного Креста и т. п., то большинство из них совершенно открыто желали успеха англичанам и прекращению во что бы то ни стало войны, тормозившей все их деловые обороты. Когда пришли первые слухи о неудаче при Паардеберге и сдаче генерала Кронье, по улицам Иоганнесбурга вечером ходили толпы, очевидно не трансваальцев, певшие английский гимн. (Пользовались тем, что некому было их разогнать по образцу ОМОНа ;-))
В противоположность Иоганнесбургу, Претория, при лучших постройках, хорошей канализации, электрическом освещении и лучших магазинах, представляет, в сущности, только развитие все того же dorp'а – деревни; так называется там крупное поселение, вокруг которого группируется общественная и торговая жизнь округа; да никто из местных жителей и не называет ее иначе. В начале моего пребывания, живя, как я уже говорила у профессора Рейника, в загородном, дачном квартале Sunnyside, ;-))) меня поражали фразы вроде следующей: «Я иду в dorp» (в город).
Самый вид Претории напоминает деревню, дачное место, а не город. Шоссированных улиц с постройками городского типа в ней всего две-три; они расходятся от главной церковной площади – Kerkplaatz. На эту площадь, посреди которой стоит главная церковь, кроме нескольких частных зданий, банков, гостиниц, выходит так называемый Правительственный Дом (Gouvernement House), огромное прекрасное здание, занимающее целый квартал. Это центр всего управления Трансвааля. Здесь, так сказать, конторы, всех органов высшего правительства, официальные кабинеты президента, статс-секретаря и других министров, что дает им возможность быстро и легко сноситься по вопросам, касающимся нескольких отраслей управления, и устраняет лишнюю переписку и формалистику. Здесь же две очень красивые залы (в готическом стиле) для двух представительных собраний (фольксраадов). Кроме того, на церковной площади замечательно еще едва отстроенное здание Palais de justice – по своей архитектуре и внутренней отделке оно украсило бы любую европейскую столицу, так как при замечательной простоте частной обстановки трансваальцы до войны, очевидно, не щадили средств своей небольшой, но богатой страны на достойное украшение всех общественных и общеполезных зданий. Из построек последнего рода замечательна своим устройством расположенная за городом среди роскошного сада городская больница Volkshospital. Точно как же, но уже среди города, утопает в зелени здание высшей женской школы (вроде гимназии) Mädchenschule, во время войны также обращенное в больницу. Не менее приятное впечатление производят здания мужских школ, отстроенных в последние годы по последним требованиям науки и гигиены. Во время нашего пребывания на церковной площади особенное внимание привлекал окруженный лесами пустой цоколь, приготовленный для памятника президенту Крюгеру, возводившегося ему еще при жизни гражданами Трансвааля. (Товарищ Сталин ревнует и тоже курит трубку, но нервно. ;-))
На немногих улицах, расходящихся от церковной площади, особенно на Kerkstraat и Markstraat, сосредотачивается вся торговая и промышленная жизнь Претории, причем нужно заметить, что магазины в это военное время, почти не допускавшее подвоза из Европы, были обставлены очень хорошо, преимущественно товарами английского производства, причем только совершенно вышли некоторые предметы ежедневного употребления, например, более употребительные номера иголок или самые простые сорта пуговиц. Нас, европейцев, особенно поражала дороговизна всех предметов европейского ввоза, особенно же фабричного и заводского производств, цена которых иногда буквально в десять раз превышал европейские цены. И это не последствие войны, так как против искусственного повышения цен в это время правительство принимало меры, а постоянное явление, причины которого лежат в полном отсутствии какого-либо местного производства подобного рода и относительной дешевизны золота. Отсутствие местного фабричного и заводского производства составляет один из важнейших вопросов экономической жизни Трансвааля, и на необходимость заняться им серьезно указывал и президент Крюгер в приведенном мною выше циркуляре к президентским выборам. Но, кроме вообще довольно непредприимчивого в этом отношении характера буров, он связан с массой вопросов о ручном труде, заработной плате и т. д., и при относительной малочисленности рабочего белого населения еще осложняется вопросами об отношениях между белым и чернокожим населением, принудительном труде этих последних, мало склонных стесняться какими-либо договорами или условиями, когда им придет фантазия от правильно организованной работы уйти в свой крааль и т. п. Понятно, что в последние годы правительство было слишком занято постоянно надвигавшимся призраком войны и приготовлениями к ней, чтобы заняться основательным разрешением всех этих запутанных вопросов. Разрешение это могло бы придти само собою с распространением между молодым поколением буров технических знаний и знакомства с подобною рода производством в Европе и, по моим замечаниям, было уже недалеко, особенно по отраслям, ближе связанным со свойственным бурам земледелием и скотоводством. Но теперь вооруженное нашествие наиболее цивилизованной нации Европы, вероятно, надолго затормозило правильное развитие экономической народной жизни и промышленности.
С серьезной стороной всех этих вопросов мне пришлось познакомиться постепенно впоследствии из разговоров с заинтересованными в них людьми, сначала же нас, приезжих, поражали, иногда даже комично, чисто внешние стороны их, например, совершенно несообразные, по нашим понятиям, цены на сахар или на самые обыкновенные бумажные ткани. И несомненный признак богатства страны, что при столь высоких ценах магазины все же находили выгодным обставлять себя таким количеством красивых и изящных предметов роскоши, даже остатки которых в военное время еще составляли весьма внушительные стеллажи. При нас, впрочем, очень большое число магазинов стояло заколоченными, вследствии бегства или насильственного выселения их хозяев, так как почти вся торговля Претории до сих пор находилась в руках англичан. Да и между оставленными, за неимением против них улик, попадалось немало не внушавших доверия к своему патриотизму или хотя бы добросовестности по отношению к приютившей их стране. Многие из этих господ, успев уже приобрести права трансваальского гражданства, при начале войны, опасаясь быть вызваны в военные команды, поспешили записаться в Красный Крест, чтобы, в случае нужды, дежурить санитарами в госпиталях и поездах. Мне неоднократно приходилось работать вместе с ними и убеждаться в их полном равнодушии к делу Трансвааля, а также к самому элементарному комфорту доверенных им страждущих защитников этого дела; скажу больше – случалось, и часто, прямо возмущаться недобросовестностью их отношений к добровольно взятым на себя обязанностям.
Кроме двух-трех главных улиц, обстроенных домами европейского городского типа, вся остальная Претория очень разбросана и представляет соединение правильно расположенных улицами особнячков, от очень скромных до самых изящных и дорогих по своей архитектуре и внутреннему убранству. Так один дом, старушки г-жи Голландер, построен ее мужем из материалов, почти целиком вывезенных из Европы: облицовки и двери из резного дуба, лепные и резвые камины, художественно расписанные витражи. Кроме множества изящных и ценных вещей из бронзы и мрамора, даже небольшой коллекции средневекового оружия, ;-))) дом этот представлял одну весьма интересную и оригинальную особенность – коллекцию стекол, на заказ расписанных прекрасными портретами выдающихся деятелей Трансвааля, создавших его гражданскую самостоятельность и государственный строй. Интересно бы знать, каков в настоящее время вид этого дома и что сталось с его почтенной хозяйкой, имевшей в поле больше десяти сыновей и внуков?
Все дома окружены хотя бы небольшим садом, и эта непрерывная цепь садов придает городу очень привлекательный и симпатичный характер. Особенно вечером, когда строения скрадываются за тропической массой дерев и вьющихся растений, при журчании проведенной вдоль тротуаров воды и ярком электрическом освещении, позволяющем различать даже окраску цветов, улицы местами производят впечатление огромного фантастически сада-парка. В загородном, совершенно дачном квартале, уже не только роскошные цветники, но и небольшие, прекрасно содержанные фруктовые сады, которыми охотно щеголяют их хозяева. Так, вскоре после нашего приезда мы, все сестры отряда, были приглашены на чай (в 4 часа) в дом г-на Мансфельда, секретаря (министра) по народному образованию, причем радушные хозяева и их многочисленная семья наперерыв показывали свои владения и угощали чудными фруктами собственной культуры.
Приглашений у нас вообще было очень много, как от официальных, так и от частных лиц, причем приходилось видеть различные обстановки, знакомиться со многими интересными членами местного общества. Таким образом, в одном частном доме (именно у названной уже г-жи Голландер) состоялось мое первое знакомство с г-жой Бота, женой коменданта-генерала Л. Бота. Г-жа Анни Бота очень красивая и симпатичная 26-летняя блондинка ирландского происхождения, (и, вероятно, принадлежит к иной конфессии, нежели муж. ;-) что вдвойне объясняет проявленную ею непримиримую ненависть к англичанам. Муж ее в то время только что резко выдвинулся своей личной храбростью, - стратегическими способностями, умением действовать на подчиненных, и она просто и с достоинством, но с понятной гордостью, несла этот ореол военной славы. Л. Бота, наиболее образованный из всех бурских генералов и производит впечатление уже не даровитого, выходца из чуждой нам обстановки, а, подобно Рейцу и немногим другим бурам, впечатление человека нашего воспитания. При начале войны он занимал в управлении место ассистент-фельдкорнета (самый низший из офицерских чинов) и представителя в 1-м Фольксрааде округа Фрейгейд вместе с покойным генералом Лукасом Мейэром. В Фольксрааде он отличался рассудительностью и большою самостоятельностью мнений, которые он с невозмутимым спокойствием, но, говорят, с замечательной обдуманностью, ясностью и ораторским талантом, высказывал даже против мнения президента, с которым он довольно часто не сходился в вопросах внутреннего управления. На войне он дебютировал под начальством своего товарища по округу, и здесь, по словам видевших его в то время, отличался столь важным для военного умением не только повелевать, но и подчиняться. Вначале он считался только вполне надежным, исполнительным и толковым помощником своего непосредственного, начальника, но, когда, вследствие одного из припадков болезни, недавно унесшей его в могилу, генералу Л. Мейэру пришлось временно передать ему командование, его природное стратегическое дарование сразу обнаружилось. Особенно блестящую храбрость и умение увлечь людей он выказан при штурме Спионскопа 22-го января 1900 года, когда и был провозглашен фехт-генералом. С этого именно времени он сделался любимцем и военной надеждой народа, так что с ним приходилось считаться даже наиболее старым и прославленным начальникам, и тогдашний главнокомандующий Жубер, подчиняясь общественному мнению столько же, как собственной оценке, во время отлучек передавал ему начальство помимо всех старших генералов. Однако чин ассистент-комендант генерала (Короче, я уже полностью запуталась в системе офицерских званий у буров!) он получил только после отступления буров от Тугелы и Ледисмита, когда он, своим присутствием духа и личной инициативой, спас весь обоз и вообще внес порядок в отступление. После этого его роль как заместителя Жубера была уже намечена, несмотря на частные мелкие жалобы и неудовольствие, вызванные его молодостью и быстротой этой военной карьеры; быстротой вполне, конечно, заслуженной и блестяще оправданной всеми последующими событиями.
Большинство из этих событий относится уже ко времени позднейшему, чем наше первое пребывание в Претории, но и тогда уже известность молодого генерала была так велика, что знакомство с его женою представлялось лестным и интересным, и мы могли только радоваться, что обстоятельства дают нам возможность знакомиться так подробно с людьми и чуждым складом жизни.
Склад этот в Претории вполне типичен, впрочем, только для так называемых голландеров, то есть выходцев из Голландии в первом поколении, не осевших на земле, а составляющих чиновничий и, отчасти, промышленный класс Претории с примесью некоторых должностных лиц из буров, получивших европейское, часто высшее, образование. Эта обстановка все же значительно разнится от жизни на фермах и, по своему складу, ближе всего подходит к жизни среднего сословия в Голландии с примесью некоторых английских обычаев.
Нас, русских, вначале очень изводил один, твердо укоренившийся в Трансваале, голландский обычай: именно начинать день в 6-б½ часа, проглатывая в кровати чашку кофе, по большей части отвратительного. Еще в частных домах возможно растолковать хозяевам, что вы не гонитесь за этим непривычным угощением, или же, как мои милые хозяева в Претории, устраиваются так, что горничная входит к вам с чашкой чая или кофе за ½ часа до общего завтрака (то есть в 8-8½ часа), и этим мешает проспать и попасть в неловкое положение. Но в гостинице, хотя и первоклассной, несмотря на все протесты, вы обязательно проснетесь в седьмом часу от неистового стука в запертую вами из предосторожности дверь, который прекратится только тогда, когда вы возьмете у боя (boy ;-))) – общая кличка прислуживающих кафров) злополучную чашку пустого кофе. Впоследствии, работая иногда ночи напролет, мы оценили эту чашку горячего кофе на рассвете, дававшего возможность терпеливо дождаться девятичасового завтрака.
Завтрак этот, по своему составу, тоже вначале поражал нас новизною. Непременную и главную его принадлежность составляет porridge** – овсяная каша, (Овсянка, сэр! ;-))) которую едят с маслом или же молоком и сахаром. Затем в гостиницах и богатых домах подают теплые мясные блюда, яйца, ветчину и разные салаты; в более же простой обстановке все ограничивается разнообразными бутербродами с чаем.
Гостиницы и богатые европейцы, поселившиеся в Трансваале, следуют европейскому обычаю поздних обедов и завтраков в час дня; но голландеры и местное население твердо держатся старого порядка – обедать в час, ужинать в 7-8 и пить чай около 4-х часов. (Кагбэ нормально) К этому последнему чаю или же к ужину и зовутся обыкновенно гости.
За наше трехнедельное безделье в Претории нас, в полном составе отряда или отдельно, много раз приглашали на этот чай, иногда очень парадный, напоминавший наши вечерние собрания, но по условиям климата происходивший очень часто на верандах и в саду, что придавало ему большую привлекательность и приближало к английским garden-parties. Здесь, среди зелени и цветов, перед нами проходило все общество Претории, и должна отметить, что, при неизбежном различии в умственном развития, воспитанности и тому подобное, отличительную черту местных дам составляет умение одеваться, изящно сочетать в туалете даже яркие и рискованные цвета, и, кроме того, полное отсутствие провинциализма в манере, какой-либо деланности, жеманности.
На этих собраниях нас поражало почти полное отсутствие мужчин, кроме подростков 12-14 лет или поправляющихся раненых. Все остальные заняты в своих бюро или на войне. Конечно, не везде соблюдалась подобная строгость в «командовании», как там называется экстренное привлечение к государственной службе, но в Претории правящий класс считал нужным подавать в этом отношении пример остальной стране, и педантическое проведение этого принципа доходило до того, например, что статс-секретарь (1-й министр) (Не путать с госсекретарём в США!) Рейц, при командировании лошадей, назначил в отправку даже верхового пони своего 12-летнего сына, большого любимца, и сам ежедневно со своей дачи в Sunnyside ездил в город на конке, предоставив единственную, совершенна негодную для военной службы лошадь для разъездов жены. Конечно, эти вещи делались несколько демонстративно, для назидания рядовых бюргеров, часто роптавших на подобные нарушения своих привычек. Но то и важно для характеристики народа, что этот образ действий был единственный правильный и целесообразный с такими людьми, как буры, мало проникнутыми подобострастием к общественному положению и смотрящими на своих выборных правителей буквально как на своих чиновников, призванных, правда, в силу личных качеств и внушенного ими уважения, к наиболее строгому исполнению гражданских обязанностей. (Эх, нам бы так...)Поэтому малейшее послабление в исполнении этих обязанностей неизбежно отражается на личном влиянии и особенно не могло быть допущено в момент, когда правительству обеих республик пришлось не только вести тяжелую борьбу за национальное «дело, но еще и воспитывать население, до тех пор не переживавшее столь серьезного кризиса, в сознательном отношении к этому делу.
Самым интересным из приглашений к влиятельным лицам Претории была поездка всех находившихся в городе членов санитарного отряда в загородное поместье старшей дочери президента Крюгера, г-жи Элоф, матери столь ненавистного англичанам Рольфа Элофа, (Кто такой? Почему не знаю?) попавшегося им впоследствии в руки, по своей неосторожности, при деблокаде Мефкинга. Но в то время Рольф Элоф, случайно приехавший из войска, в Преторию, усердно помогал матери принимать гостей.
Праздник, нечто вроде garden-party, был дан г-жою Элоф в обширном саду ее загородного дома не только в честь членов санитарного отряда, но и для всего общества Претории, то есть, главным образом, дам, так как почти все мужчины находились в командо, (Да, с 1 М!) и мужской персонал был представлен почти исключительно некоторыми поправляющимися ранеными, к которым члены нашего от ряда, понятно, отнеслись с особенным интересом. Между дамами почетное место занимала, теперь уже скончавшаяся, жена президента Крюгера, которой члены амбуланции и были представлены г-жою Элоф и г-жою Рейц, женой статс-секретаря.
Интерес этого дня начался еще с прогулки из Grand-Hôtel (на церковной площади), где жили неразмещенные по частным домам члены нашего отряда, и был назначен сбор, по незнакомым нам и весьма живописным окрестностям Претории, раскинутой в своей ограде украшенных холмов. Ехали сестры, по одной или по две, с дамами местного общества, любезно взявшимися их доставить. По приезде, после первых приветствий и знакомств, им была предоставлена полная свобода в сопровождении членов местного общества и привезенных отчасти ими же выздоравливающих раненых бродить по обширному тенистому саду, где, в четыре часа, был подан чай с обычными печеньями, сластями и закусками.
Мне в, этой поездке, к сожалению, не удалось участвовать, так как я в это время находилась в командировке, впрочем не менее интересной, с санитарным поездом в Моддер-Спруйт, последнюю железнодорожную станцию перед осажденным Ледисмитом.
Так как таможенная возня в Лоренцо-Маркезе затягивалась и надежда на скорое получение амбулационного багажа и самостоятельную совместную деятельность членов отряда все отодвигалась, администрация отряда охотно позволила некоторым из нас принять приглашение на временную работу в таких пунктах, где не хватало наличного санитарного персонала. Так, старший голландский хирург, д-р фан Диссель, временно заменял д-ра Лингбека, начальника 1-й голландской амбуланции, в его госпитале в Претории, во время поездки Лингбека к фронту, где работала часть его отряда; д-р Ромейн короткое время занимался в Гейдельберге с двумя сестрами, Ежевской и фан Марзефен, а потом довольно долго работал в окрестностях Претории, в так называемом ватерфальском госпитале, при лагере пленных англичан. В та же время управление санитарного поезда, эвакуировавшего внутрь страны, и преимущественно в Преторию, раненых с натальского театра военных действий, обратилось в наш отряд с просьбою предоставить ему одну или двух сестер на время одной поездки до Моддер-Спруйта и обратно, и эта интересная командировка досталась на долю очень милой и опытной голландской сестры – Иоганны Росс и мою.
_______________
*После безусловной выдачи оружия и компрометирующих документов главари движения подверглись только не очень продолжительному тюремному заключению.
**Porridge – блюдо простонародное шотландское и там представляет, в сущности, густой кисель из овсяной муки. Затем имеется множество его цивилизованных разновидностей, которыми особенно славятся американцы. В голландских домах, особенно в Южной Африке, твердо укоренился обычай подавать под этим именем на первый завтрак кашу из овсяной муки, имеющую несколько иной характер.
Продолжение следует
Глава III
Временное бездействие в Претории, на которое мы тогда горько сетовали в своем желании скорее приняться за дело, дало нам, однако, возможность ознакомиться со многим, к чему впоследствии, при усиленной работе и быстрых передвижениях, мы, конечно, не успели бы присмотреться так внимательно и подробно.Очень ошибаются те, кто представляет себе Преторию и другие крупные трансваальские поселения в виде европейских городов. Один Иоганнесбург еще несколько соответствует этому представлению вследствие условий его возникновения и его роли центра всего пришлого, биржевого, промышленного, скорее даже золотопромышленного населения. Зато он и являлся всегда в национальной жизни Трансвааля фактором не только чуждым, но даже враждебным коренным интересам страны. Жители его, преимущественно выходцы из Европы, связаны интересами не с Трансваалем, а с равными иностранными государствами и предприятиями, всегда относились враждебно к стремлению правительства оградить страну от подчинения этим внешним антинациональным и часто прямо развращающим влияниям. От них же исходили жалобы на местные условия и порядки, которые, раздутые тенденциозной английской прессой, подготавливали общественное мнение к предстоящему захвату. В момент джемсоновского набега у крупнейших капиталистов Иоганнесбурга имелись склады оружия, и при малейшем намеке на удачу они были готовы вооружить многочисленную подчиненную им рабочую толпу, отчасти кафров, отчасти белых искателей наживы, и оказать ему поддержку из самого сердца страны. Опасность внешняя и внутренняя была, как известно, устранена предусмотрительностью и энергией трансваальского правительства, и хотя с виновными было поступлено, по выражению президента Крюгера, «не как с серьезными государственными изменниками, а как с неразумными детьми»*, однако это не уменьшило враждебности Иоганнесбурга к окружающей стране и общественному строю. Если некоторые из его больших капиталистов при начале войны и сделали крупные пожертвования на ее нужды, записались в комитеты Красного Креста и т. п., то большинство из них совершенно открыто желали успеха англичанам и прекращению во что бы то ни стало войны, тормозившей все их деловые обороты. Когда пришли первые слухи о неудаче при Паардеберге и сдаче генерала Кронье, по улицам Иоганнесбурга вечером ходили толпы, очевидно не трансваальцев, певшие английский гимн. (Пользовались тем, что некому было их разогнать по образцу ОМОНа ;-))
В противоположность Иоганнесбургу, Претория, при лучших постройках, хорошей канализации, электрическом освещении и лучших магазинах, представляет, в сущности, только развитие все того же dorp'а – деревни; так называется там крупное поселение, вокруг которого группируется общественная и торговая жизнь округа; да никто из местных жителей и не называет ее иначе. В начале моего пребывания, живя, как я уже говорила у профессора Рейника, в загородном, дачном квартале Sunnyside, ;-))) меня поражали фразы вроде следующей: «Я иду в dorp» (в город).
Самый вид Претории напоминает деревню, дачное место, а не город. Шоссированных улиц с постройками городского типа в ней всего две-три; они расходятся от главной церковной площади – Kerkplaatz. На эту площадь, посреди которой стоит главная церковь, кроме нескольких частных зданий, банков, гостиниц, выходит так называемый Правительственный Дом (Gouvernement House), огромное прекрасное здание, занимающее целый квартал. Это центр всего управления Трансвааля. Здесь, так сказать, конторы, всех органов высшего правительства, официальные кабинеты президента, статс-секретаря и других министров, что дает им возможность быстро и легко сноситься по вопросам, касающимся нескольких отраслей управления, и устраняет лишнюю переписку и формалистику. Здесь же две очень красивые залы (в готическом стиле) для двух представительных собраний (фольксраадов). Кроме того, на церковной площади замечательно еще едва отстроенное здание Palais de justice – по своей архитектуре и внутренней отделке оно украсило бы любую европейскую столицу, так как при замечательной простоте частной обстановки трансваальцы до войны, очевидно, не щадили средств своей небольшой, но богатой страны на достойное украшение всех общественных и общеполезных зданий. Из построек последнего рода замечательна своим устройством расположенная за городом среди роскошного сада городская больница Volkshospital. Точно как же, но уже среди города, утопает в зелени здание высшей женской школы (вроде гимназии) Mädchenschule, во время войны также обращенное в больницу. Не менее приятное впечатление производят здания мужских школ, отстроенных в последние годы по последним требованиям науки и гигиены. Во время нашего пребывания на церковной площади особенное внимание привлекал окруженный лесами пустой цоколь, приготовленный для памятника президенту Крюгеру, возводившегося ему еще при жизни гражданами Трансвааля. (Товарищ Сталин ревнует и тоже курит трубку, но нервно. ;-))
На немногих улицах, расходящихся от церковной площади, особенно на Kerkstraat и Markstraat, сосредотачивается вся торговая и промышленная жизнь Претории, причем нужно заметить, что магазины в это военное время, почти не допускавшее подвоза из Европы, были обставлены очень хорошо, преимущественно товарами английского производства, причем только совершенно вышли некоторые предметы ежедневного употребления, например, более употребительные номера иголок или самые простые сорта пуговиц. Нас, европейцев, особенно поражала дороговизна всех предметов европейского ввоза, особенно же фабричного и заводского производств, цена которых иногда буквально в десять раз превышал европейские цены. И это не последствие войны, так как против искусственного повышения цен в это время правительство принимало меры, а постоянное явление, причины которого лежат в полном отсутствии какого-либо местного производства подобного рода и относительной дешевизны золота. Отсутствие местного фабричного и заводского производства составляет один из важнейших вопросов экономической жизни Трансвааля, и на необходимость заняться им серьезно указывал и президент Крюгер в приведенном мною выше циркуляре к президентским выборам. Но, кроме вообще довольно непредприимчивого в этом отношении характера буров, он связан с массой вопросов о ручном труде, заработной плате и т. д., и при относительной малочисленности рабочего белого населения еще осложняется вопросами об отношениях между белым и чернокожим населением, принудительном труде этих последних, мало склонных стесняться какими-либо договорами или условиями, когда им придет фантазия от правильно организованной работы уйти в свой крааль и т. п. Понятно, что в последние годы правительство было слишком занято постоянно надвигавшимся призраком войны и приготовлениями к ней, чтобы заняться основательным разрешением всех этих запутанных вопросов. Разрешение это могло бы придти само собою с распространением между молодым поколением буров технических знаний и знакомства с подобною рода производством в Европе и, по моим замечаниям, было уже недалеко, особенно по отраслям, ближе связанным со свойственным бурам земледелием и скотоводством. Но теперь вооруженное нашествие наиболее цивилизованной нации Европы, вероятно, надолго затормозило правильное развитие экономической народной жизни и промышленности.
С серьезной стороной всех этих вопросов мне пришлось познакомиться постепенно впоследствии из разговоров с заинтересованными в них людьми, сначала же нас, приезжих, поражали, иногда даже комично, чисто внешние стороны их, например, совершенно несообразные, по нашим понятиям, цены на сахар или на самые обыкновенные бумажные ткани. И несомненный признак богатства страны, что при столь высоких ценах магазины все же находили выгодным обставлять себя таким количеством красивых и изящных предметов роскоши, даже остатки которых в военное время еще составляли весьма внушительные стеллажи. При нас, впрочем, очень большое число магазинов стояло заколоченными, вследствии бегства или насильственного выселения их хозяев, так как почти вся торговля Претории до сих пор находилась в руках англичан. Да и между оставленными, за неимением против них улик, попадалось немало не внушавших доверия к своему патриотизму или хотя бы добросовестности по отношению к приютившей их стране. Многие из этих господ, успев уже приобрести права трансваальского гражданства, при начале войны, опасаясь быть вызваны в военные команды, поспешили записаться в Красный Крест, чтобы, в случае нужды, дежурить санитарами в госпиталях и поездах. Мне неоднократно приходилось работать вместе с ними и убеждаться в их полном равнодушии к делу Трансвааля, а также к самому элементарному комфорту доверенных им страждущих защитников этого дела; скажу больше – случалось, и часто, прямо возмущаться недобросовестностью их отношений к добровольно взятым на себя обязанностям.
Кроме двух-трех главных улиц, обстроенных домами европейского городского типа, вся остальная Претория очень разбросана и представляет соединение правильно расположенных улицами особнячков, от очень скромных до самых изящных и дорогих по своей архитектуре и внутреннему убранству. Так один дом, старушки г-жи Голландер, построен ее мужем из материалов, почти целиком вывезенных из Европы: облицовки и двери из резного дуба, лепные и резвые камины, художественно расписанные витражи. Кроме множества изящных и ценных вещей из бронзы и мрамора, даже небольшой коллекции средневекового оружия, ;-))) дом этот представлял одну весьма интересную и оригинальную особенность – коллекцию стекол, на заказ расписанных прекрасными портретами выдающихся деятелей Трансвааля, создавших его гражданскую самостоятельность и государственный строй. Интересно бы знать, каков в настоящее время вид этого дома и что сталось с его почтенной хозяйкой, имевшей в поле больше десяти сыновей и внуков?
Все дома окружены хотя бы небольшим садом, и эта непрерывная цепь садов придает городу очень привлекательный и симпатичный характер. Особенно вечером, когда строения скрадываются за тропической массой дерев и вьющихся растений, при журчании проведенной вдоль тротуаров воды и ярком электрическом освещении, позволяющем различать даже окраску цветов, улицы местами производят впечатление огромного фантастически сада-парка. В загородном, совершенно дачном квартале, уже не только роскошные цветники, но и небольшие, прекрасно содержанные фруктовые сады, которыми охотно щеголяют их хозяева. Так, вскоре после нашего приезда мы, все сестры отряда, были приглашены на чай (в 4 часа) в дом г-на Мансфельда, секретаря (министра) по народному образованию, причем радушные хозяева и их многочисленная семья наперерыв показывали свои владения и угощали чудными фруктами собственной культуры.
Приглашений у нас вообще было очень много, как от официальных, так и от частных лиц, причем приходилось видеть различные обстановки, знакомиться со многими интересными членами местного общества. Таким образом, в одном частном доме (именно у названной уже г-жи Голландер) состоялось мое первое знакомство с г-жой Бота, женой коменданта-генерала Л. Бота. Г-жа Анни Бота очень красивая и симпатичная 26-летняя блондинка ирландского происхождения, (и, вероятно, принадлежит к иной конфессии, нежели муж. ;-) что вдвойне объясняет проявленную ею непримиримую ненависть к англичанам. Муж ее в то время только что резко выдвинулся своей личной храбростью, - стратегическими способностями, умением действовать на подчиненных, и она просто и с достоинством, но с понятной гордостью, несла этот ореол военной славы. Л. Бота, наиболее образованный из всех бурских генералов и производит впечатление уже не даровитого, выходца из чуждой нам обстановки, а, подобно Рейцу и немногим другим бурам, впечатление человека нашего воспитания. При начале войны он занимал в управлении место ассистент-фельдкорнета (самый низший из офицерских чинов) и представителя в 1-м Фольксрааде округа Фрейгейд вместе с покойным генералом Лукасом Мейэром. В Фольксрааде он отличался рассудительностью и большою самостоятельностью мнений, которые он с невозмутимым спокойствием, но, говорят, с замечательной обдуманностью, ясностью и ораторским талантом, высказывал даже против мнения президента, с которым он довольно часто не сходился в вопросах внутреннего управления. На войне он дебютировал под начальством своего товарища по округу, и здесь, по словам видевших его в то время, отличался столь важным для военного умением не только повелевать, но и подчиняться. Вначале он считался только вполне надежным, исполнительным и толковым помощником своего непосредственного, начальника, но, когда, вследствие одного из припадков болезни, недавно унесшей его в могилу, генералу Л. Мейэру пришлось временно передать ему командование, его природное стратегическое дарование сразу обнаружилось. Особенно блестящую храбрость и умение увлечь людей он выказан при штурме Спионскопа 22-го января 1900 года, когда и был провозглашен фехт-генералом. С этого именно времени он сделался любимцем и военной надеждой народа, так что с ним приходилось считаться даже наиболее старым и прославленным начальникам, и тогдашний главнокомандующий Жубер, подчиняясь общественному мнению столько же, как собственной оценке, во время отлучек передавал ему начальство помимо всех старших генералов. Однако чин ассистент-комендант генерала (Короче, я уже полностью запуталась в системе офицерских званий у буров!) он получил только после отступления буров от Тугелы и Ледисмита, когда он, своим присутствием духа и личной инициативой, спас весь обоз и вообще внес порядок в отступление. После этого его роль как заместителя Жубера была уже намечена, несмотря на частные мелкие жалобы и неудовольствие, вызванные его молодостью и быстротой этой военной карьеры; быстротой вполне, конечно, заслуженной и блестяще оправданной всеми последующими событиями.
Большинство из этих событий относится уже ко времени позднейшему, чем наше первое пребывание в Претории, но и тогда уже известность молодого генерала была так велика, что знакомство с его женою представлялось лестным и интересным, и мы могли только радоваться, что обстоятельства дают нам возможность знакомиться так подробно с людьми и чуждым складом жизни.
Склад этот в Претории вполне типичен, впрочем, только для так называемых голландеров, то есть выходцев из Голландии в первом поколении, не осевших на земле, а составляющих чиновничий и, отчасти, промышленный класс Претории с примесью некоторых должностных лиц из буров, получивших европейское, часто высшее, образование. Эта обстановка все же значительно разнится от жизни на фермах и, по своему складу, ближе всего подходит к жизни среднего сословия в Голландии с примесью некоторых английских обычаев.
Нас, русских, вначале очень изводил один, твердо укоренившийся в Трансваале, голландский обычай: именно начинать день в 6-б½ часа, проглатывая в кровати чашку кофе, по большей части отвратительного. Еще в частных домах возможно растолковать хозяевам, что вы не гонитесь за этим непривычным угощением, или же, как мои милые хозяева в Претории, устраиваются так, что горничная входит к вам с чашкой чая или кофе за ½ часа до общего завтрака (то есть в 8-8½ часа), и этим мешает проспать и попасть в неловкое положение. Но в гостинице, хотя и первоклассной, несмотря на все протесты, вы обязательно проснетесь в седьмом часу от неистового стука в запертую вами из предосторожности дверь, который прекратится только тогда, когда вы возьмете у боя (boy ;-))) – общая кличка прислуживающих кафров) злополучную чашку пустого кофе. Впоследствии, работая иногда ночи напролет, мы оценили эту чашку горячего кофе на рассвете, дававшего возможность терпеливо дождаться девятичасового завтрака.
Завтрак этот, по своему составу, тоже вначале поражал нас новизною. Непременную и главную его принадлежность составляет porridge** – овсяная каша, (Овсянка, сэр! ;-))) которую едят с маслом или же молоком и сахаром. Затем в гостиницах и богатых домах подают теплые мясные блюда, яйца, ветчину и разные салаты; в более же простой обстановке все ограничивается разнообразными бутербродами с чаем.
Гостиницы и богатые европейцы, поселившиеся в Трансваале, следуют европейскому обычаю поздних обедов и завтраков в час дня; но голландеры и местное население твердо держатся старого порядка – обедать в час, ужинать в 7-8 и пить чай около 4-х часов. (Кагбэ нормально) К этому последнему чаю или же к ужину и зовутся обыкновенно гости.
За наше трехнедельное безделье в Претории нас, в полном составе отряда или отдельно, много раз приглашали на этот чай, иногда очень парадный, напоминавший наши вечерние собрания, но по условиям климата происходивший очень часто на верандах и в саду, что придавало ему большую привлекательность и приближало к английским garden-parties. Здесь, среди зелени и цветов, перед нами проходило все общество Претории, и должна отметить, что, при неизбежном различии в умственном развития, воспитанности и тому подобное, отличительную черту местных дам составляет умение одеваться, изящно сочетать в туалете даже яркие и рискованные цвета, и, кроме того, полное отсутствие провинциализма в манере, какой-либо деланности, жеманности.
На этих собраниях нас поражало почти полное отсутствие мужчин, кроме подростков 12-14 лет или поправляющихся раненых. Все остальные заняты в своих бюро или на войне. Конечно, не везде соблюдалась подобная строгость в «командовании», как там называется экстренное привлечение к государственной службе, но в Претории правящий класс считал нужным подавать в этом отношении пример остальной стране, и педантическое проведение этого принципа доходило до того, например, что статс-секретарь (1-й министр) (Не путать с госсекретарём в США!) Рейц, при командировании лошадей, назначил в отправку даже верхового пони своего 12-летнего сына, большого любимца, и сам ежедневно со своей дачи в Sunnyside ездил в город на конке, предоставив единственную, совершенна негодную для военной службы лошадь для разъездов жены. Конечно, эти вещи делались несколько демонстративно, для назидания рядовых бюргеров, часто роптавших на подобные нарушения своих привычек. Но то и важно для характеристики народа, что этот образ действий был единственный правильный и целесообразный с такими людьми, как буры, мало проникнутыми подобострастием к общественному положению и смотрящими на своих выборных правителей буквально как на своих чиновников, призванных, правда, в силу личных качеств и внушенного ими уважения, к наиболее строгому исполнению гражданских обязанностей. (Эх, нам бы так...)Поэтому малейшее послабление в исполнении этих обязанностей неизбежно отражается на личном влиянии и особенно не могло быть допущено в момент, когда правительству обеих республик пришлось не только вести тяжелую борьбу за национальное «дело, но еще и воспитывать население, до тех пор не переживавшее столь серьезного кризиса, в сознательном отношении к этому делу.
Самым интересным из приглашений к влиятельным лицам Претории была поездка всех находившихся в городе членов санитарного отряда в загородное поместье старшей дочери президента Крюгера, г-жи Элоф, матери столь ненавистного англичанам Рольфа Элофа, (Кто такой? Почему не знаю?) попавшегося им впоследствии в руки, по своей неосторожности, при деблокаде Мефкинга. Но в то время Рольф Элоф, случайно приехавший из войска, в Преторию, усердно помогал матери принимать гостей.
Праздник, нечто вроде garden-party, был дан г-жою Элоф в обширном саду ее загородного дома не только в честь членов санитарного отряда, но и для всего общества Претории, то есть, главным образом, дам, так как почти все мужчины находились в командо, (Да, с 1 М!) и мужской персонал был представлен почти исключительно некоторыми поправляющимися ранеными, к которым члены нашего от ряда, понятно, отнеслись с особенным интересом. Между дамами почетное место занимала, теперь уже скончавшаяся, жена президента Крюгера, которой члены амбуланции и были представлены г-жою Элоф и г-жою Рейц, женой статс-секретаря.
Интерес этого дня начался еще с прогулки из Grand-Hôtel (на церковной площади), где жили неразмещенные по частным домам члены нашего отряда, и был назначен сбор, по незнакомым нам и весьма живописным окрестностям Претории, раскинутой в своей ограде украшенных холмов. Ехали сестры, по одной или по две, с дамами местного общества, любезно взявшимися их доставить. По приезде, после первых приветствий и знакомств, им была предоставлена полная свобода в сопровождении членов местного общества и привезенных отчасти ими же выздоравливающих раненых бродить по обширному тенистому саду, где, в четыре часа, был подан чай с обычными печеньями, сластями и закусками.
Мне в, этой поездке, к сожалению, не удалось участвовать, так как я в это время находилась в командировке, впрочем не менее интересной, с санитарным поездом в Моддер-Спруйт, последнюю железнодорожную станцию перед осажденным Ледисмитом.
Так как таможенная возня в Лоренцо-Маркезе затягивалась и надежда на скорое получение амбулационного багажа и самостоятельную совместную деятельность членов отряда все отодвигалась, администрация отряда охотно позволила некоторым из нас принять приглашение на временную работу в таких пунктах, где не хватало наличного санитарного персонала. Так, старший голландский хирург, д-р фан Диссель, временно заменял д-ра Лингбека, начальника 1-й голландской амбуланции, в его госпитале в Претории, во время поездки Лингбека к фронту, где работала часть его отряда; д-р Ромейн короткое время занимался в Гейдельберге с двумя сестрами, Ежевской и фан Марзефен, а потом довольно долго работал в окрестностях Претории, в так называемом ватерфальском госпитале, при лагере пленных англичан. В та же время управление санитарного поезда, эвакуировавшего внутрь страны, и преимущественно в Преторию, раненых с натальского театра военных действий, обратилось в наш отряд с просьбою предоставить ему одну или двух сестер на время одной поездки до Моддер-Спруйта и обратно, и эта интересная командировка досталась на долю очень милой и опытной голландской сестры – Иоганны Росс и мою.
_______________
*После безусловной выдачи оружия и компрометирующих документов главари движения подверглись только не очень продолжительному тюремному заключению.
**Porridge – блюдо простонародное шотландское и там представляет, в сущности, густой кисель из овсяной муки. Затем имеется множество его цивилизованных разновидностей, которыми особенно славятся американцы. В голландских домах, особенно в Южной Африке, твердо укоренился обычай подавать под этим именем на первый завтрак кашу из овсяной муки, имеющую несколько иной характер.
Продолжение следует
